— После ужина.
— Я не хочу после ужина, ну можно я сейчас возьму? Я не хочу ужинать!
Иногда бывают дивные дни, когда ужин я готовлю с утра и его надо только разогреть, а Сашке не надо делать уроков. Или я делаю вид, что верю, что они сделаны, и ложусь на диван читать книжку вместо того, чтобы мыть пол, чистить раковину и проверять уроки, я занимаюсь приятным вместо полезного и втайне терзаюсь угрызениями.
А кончается дивный день детской дракой, ненужным звонком, плохой новостью. Или — изредка — приходит папа. Если не с войны и не от бабы, то с тяжелой верстки или трудного интервью. И хочет горячего ужина и в ванну, и хочет тишины, а тут Машка прыгает с дивана на пол, и я гоняю Сашку за плохо сделанную домашку по геометрии, и Мавра ходит, распевая гимны в честь председателя Мао, и собака повизгивает, видя, что я режу колбасу, но не ей. И надо гулять с собакой, и я смотрю на него, как собака, в надежде, что он погуляет с собакой, а он не хочет гулять, как собака, потому что он устал, как собака, он хочет жрать, как собака, поэтому лает он, как собака, поэтому злая она, как собака… я, собака, безнадега, точка, ру.
или Часто Задаваемые Себе Вопросы
При попытке пойти по любой из этих ссылок вы выходите на сообщение об ошибке 404: эта страница не существует. Или вам говорят: sorry, this site is under construction. Или, извините, сервер не в состоянии обработать ваш запрос. Или, что еще хуже, «у вас нет прав для просмотра этой страницы». Потому что страницу ROA, или Rarely Obtained Answers, она же РЕПО — Редко Получаемые Ответы — я еще вообще не придумала.
Великомученики педагогики
Саша и Маша. Она пристает к нему, а он кричит «отстань». Он высокий и нескладный, черноглазый и носатый, с сейчас уже большими ножищами. Он сидит за компьютером в наушниках, музыка грохочет ему в голову, он улыбается своим мыслям. Он будет очень красивый мальчик. Он будет вспыльчивый мужчина. Его будут любить и о нем плакать, а он будет кричать на них, а потом мучиться. А может быть, он переживет пакостный возраст и станет умным и спокойным. Будет изредка выныривать из кучевых облаков, где пребывает вечно, и говорить что-то мудрое.
— Мааааать?
— Чтоооо? — передразниваю я.
— Забери Мавру, она мне на уроки ложится.
— Иду. Это что — уроки? Это геометрия? Вот эти волосатые линии — это чертеж? У тебя геометрия или рисование? А где линейка?
— А ты у Машки спроси, она из нее катапульту делала.
— Ну можно же было, не знаю… по краю пенала прочертить…
— Можно… а зачем?
С отсутствующим выражением взирают на меня черные глаза боевика, хакера, мафиози, мерзавца. Знакомые глаза стрингера Бекешина. По Бекешину-джуниору будут плакать брошенки во всех уголках необъятной родины, а я, скрепя сердце, стану слать им денег на жизнь и внучатам подарочки ко дню рождения. За этими мохнатыми ресницами чужая душа, потемки, маленький и теплый босой Санек, приходивший ко мне ночью в кровать («мне снятся крысы»)…
Кем ты хочешь быть? — не знаю. Что ты хочешь делать? — не знаю. Саш, что ты делал весь день? Пожимает плечами, отстаньте от меня, осторожнее, он взрывоопасен. Иди ужинать, все на столе. — Задолбали вы меня все!
По телевизору Чурикова в роли Жанны д’Арк перед отправкой на костер взывает к святым: «Отчего вы не говорите со мной? Отчего вы оставили меня?»
Кто и зачем включил телевизор?
— Маня, где линейка?
— Не знаю. Я не брала.
Машка всегда первым делом все отрицает, энергично мотая головой. Черные кудри не слушаются расчески, косички торчат ершиками для мытья бутылок, поэтому мы делаем много хвостиков по всей голове. На лице выражение оскорбленной невинности.
— Да вот она у тебя!!! — обличает сын.
— Это моя линейка!
— У тебя нет своей линейки, это моя линейка. Видишь, подписано: Бекешин Александр, седьмой «бэ»…
Она моментально начинает плакать. Прибегает собака и скулит. Приходит кошка и мяучит. Бедлам. Я выключаю телевизор и разгоняю животных.
Машка рождена быть принцессой, и странно даже, что такое существо родилось в такой неподходящей семье. Ей нужен королевский развлекатель и подаватель горшка, три горничных и личный парикмахер, стилист и визажист. С тех пор, как она научилась ползать, она тщательно выбирает туалеты на каждый день, и надолго надуется, если к голубому платью ей подадут серые колготки, и неважно, что в принцессных туалетах она выйдет во двор и повиснет на турнике вниз головой.
— Ну и забери свою дурацкую линейку!
— Куда ты ее забросила? Вот сама теперь лезь под кровать!
Машка плачет еще горше. Принцессы не лазят под кровати.
— Я не полезу. Сама пусть лезет.
— Сам лезь за своей дурацкой линейкой.
Похоже, за линейкой полезу я. Но конь под кровать не пролезет, да и позорно как-то.
Дух Макаренко, услышь меня! Дай совет! Обоих загнать под кровать и держать, пока не запросят пощады?
— Одинокая и оскорбленная линейка, — начинаю я отчаянно, — лежит под кровати, обозванная и выброшенная. Хозяин ею пренебрег. Хозяйка назвала дурацкой… Под кроватью пыльно и плохо. Это вовсе не место для нужной, полезной, умной линейки…
Машка, сердито пыхтя, лезет под кровать. Сашка с брезгливой миной на лице стирает чертеж. Победу праздновать рано. Сейчас мы будем с ним решать задачу, а Машка — цепляться и ныть.
Макаренко морщится с небес. Все надо было делать не так. Он бы поступил иначе. Но как — он не говорит.