Конь в пальто - Страница 23

Затем оба сливались в экстазе, требуя больше эротики, больше движения, больше жизни, гадства, сволочизма, чтобы все дрожали, чтобы уважали, чтобы понимали, какие мы раскованные, умные, злые…

Что вы планируете на следующий номер, спрашивал Валентин. Я… я… беседу с переводчиком испанской литературы… А что-нибудь поактуальнее? Почему физичка такая злая, думала я и говорила вслух: выставка в Доме фотографии. Новое кино. Обзор молодой английской прозы. Кому это нужно, кричал Рафаил. Эти переводчики, эти выставки, эта беллетристика, где жизнь, где движение, где скандал?

Валентин загорался идеей. Надо написать про культуру кофеен, говорил он. И собрать с них всех рекламу, подпевал Рафаил. Написать надо компетентно и взвешенно, говорил Валентин. Но не ругать, говорил Рафаил.

Я отключалась, вспоминая, как две головы великана Блендербора в сказке ругаются: изжарить! Нет, сварить! Нет, изжарить! Нет, сварить!

В общем, я думаю, нам надо ориентироваться на продвинутого читателя, — поджав губы, резюмировал Валентин. Наш читатель — выпускник РГГУ, завсегдатай ОГИ… У нас не должно быть ханжества, говорил Рафаил, наш читатель — продвинутый. Наш читатель хочет знать две вещи: как заработать деньги и как их со вкусом потратить, дополнял Валентин.

Каждый, похоже, имел в виду себя.

Напишите про свинг-вечеринки, вдруг в один голос восклицали оба. О Господи, говорила я. Ну это же не значит, что мы всех призываем участвовать в свинг-вечеринках, опять поджимал губы Валентин. Но это все прочитают, вставлял Рафаил. Написать можно по-разному, вы можете относиться к этому как угодно, для журналиста нет запретных тем, хмурился Валентин. Сходите и напишите, припечатывал Рафаил. Нет, упиралась я, апеллируя к разуму Рафаила. У нас серьезные рекламодатели, они будут недовольны. Я думаю, что это проблемы отдела рекламы, ставил меня на место Валентин. И пришлите мне примерный план на следующие полгода. И мне, кричал в мою опечаленную спину Рафаил.

На следующей неделе мне приносили статью внештатницы о свинг-вечеринках: «Светло-волосая вагнереанская валькирия в провокативной блузке от Sonia Riekel»…

— Отредактируйте, пожалуйста, — цедил главный, — и поставьте в номер.

— Здесь почти в каждом слове ошибка! — кричала я.

— И напомните фотоотделу, чтобы поторопились со съемкой, — заключал он, не слушая.

На следующий день после выхода номера половина рекламодателей, считающих себя солидными, грозилась разорвать контракты. Рекламный отдел рыдал у телефонов. Рафаил ходил над ними черной тучей и обещал каждого оштрафовать на сто долларов, если хоть один контракт будет разорван. Вы должны уметь отстоять политику своего издания, вопил Валентин, и объяснить вашим идиотам, чтобы они не лезли не в свое дело.

На следующей неделе собирали четыре креативных совещания, где я уже предпочитала молчать и рисовать в ежедневнике зайчиков. Изжарить, требовал Валентин. Сварить, настаивал Рафаил. А если потушить, предлагала редактор отдела общества Тамарка. Нет, нет, только с белым сливочным соусом, убеждал выпускающий редактор Гера, он же автор ресторанных обзоров, которые делал из бескорыстной любви к кулинарному искусству. Обзоры были знамениты предложениями в пять-шесть вордовских строк каждое и упоительными оборотами: «телятина оставляет стойкое и беспричинное земляничное послевкусие».

Стодолларовый штраф был самой популярной мерой дисциплинарного воздействия в «Знаке». Приказы о штрафах торжественно вывешивались на доску в коридоре и рассылались по внутренней сети, чтобы никто не остался неосведомленным о новой карательной акции.

Меня последний раз оштрафовали в прошлом месяце. За правку в подписанной полосе. Писатель в пятый раз перечитал текст интервью и осознал, что весь второй абзац сверху надо исключить, исключить немедленно, это немыслимо, это бездарно от начала до конца, я не мог так сказать, вы передернули мою мысль, я всю ночь не спал! Можно было отовраться: мол, правка уже невозможна. Но она была возможна, вру я неубедительно, и очень уж он горевал. Я втихую упросила верстальщицу Лизу внести правку. Полосу вывели, подписали, незаметно положили на место. Не учла я только Лизиной неврастении. Когда Рафаил пришел со срочной переверсткой рекламных полос в десятом часу вечера, она не выдержала. И ходят и ходят, вопила истерзанная труженица, и правят и правят, весь день правят подписанные полосы, я это уже верстала, я не буду больше переверстывать, только с санкции главного редактора! Как правят? Кто это правит подписанные полосы? — ухватился Рафаил. И Лиза единым духом сдала четыре отдела и выпускающего редактора Геру впридачу. И сэкономила газете полтысячи условных единиц. Как раз потерянных из-за очередного разорванного контракта.

В минувшем декабре меня два раза разнесли на редколлегии за недостаточную стервозность. Слишком у вас, Екатерина, благостные материалы, выговаривал Валентин, одновременно проверяя почту в компьютере. Так не пойдет, это не журналистская работа. Он еле шевелил губами, так ему противно было со мной разговаривать. Вы напишите так, чтобы на вас в суд подали, тогда это будет журналистская работа. Он закурил и скучающе отвернулся к окну. А так это сочинение для восьмого класса.

Как раз накануне он выбросил из номера сверстанное интервью с моим любимым режиссером. Причину объяснил просто: «Не наш формат». В «Трубе» интервью тоже не взяли, сказали, ну Кать, ты чего, это для нас слишком умно. Я звонила режиссеру с извинениями: я две недели преследовала его просьбами и хотела теперь провалиться сквозь землю. Режиссер меня утешал: что вы, Катя, я отлично понимаю, в каком обществе живу.